Подобно романтикам, Диккенс делит героев на «положительных» и «отрицательных», воплощение добра и носителей пороков. При этом принципом, положенным в основу такого деления становится моральная норма. Поэтому в одну группу («злых») попадают сын богатых родителей, сводный брат Оливера Эдуард Лифорд (Монкс), глава воровской шайки Фейджин и его сообщник Сайкс, бидл Бамбл, надзирательница работного дома миссис Корни, занимающаяся воспитанием сирот миссис Манн, и др. Примечательно, что критические интонации связаны в произведении в и с характерами персонажами, призванными охранять порядок и законность в государстве, и с их «антиподами» – преступниками. Несмотря на то, что эти персонажи стоят на разных ступенях социальной лестницы, автор романа наделяет их сходными чертами, постоянно подчеркивает их аморализм.

К другой группе («добрых») писателем отнесены мистер Браунлоу, сестра матери главного героя Роз Флеминг, Гарри Мейли и его мать, сам Оливер Твист. Эти персонажи нарисованы в традициях просветительской литературы, то есть в них подчеркнуты неистребимая природная доброта, порядочность, честность.

Определяющим принципом группировки характеров как в этом, так и во всех последующих романах Диккенса, является не место, которое занимает тот или иной из персонажей на общественной лестнице, а отношение каждого из них к окружающим его людям. Положительными персонажами выступают все лица, «правильно» понимающие социальные взаимоотношения и незыблемые с его точки зрения принципы социальной морали, отрицательными — те, которые исходят из ложных для автора этических: принципов. Все «добрые» полны бодрости, энергии, величайшего оптимизма и черпают эти положительные качества из выполнения ими социальных задач. Среди положительных для Диккенса персонажей одни, («бедные») отличаются покорностью и. преданностью, другие («богатые») – великодушием и гуманностью в сочетании с деловитостью и здравым смыслом. По мнению автора, выполнение социального долга – источник счастья и благополучия каждого.

Отрицательные персонажи романа – это носители зла, ожесточенные жизнью, аморальные и циничные. Хищники по природе, всегда наживающиеся за счет других, они отвратительны, слишком гротескны и карикатурны, чтобы быть правдоподобными, хотя и не вызывают у читателя сомнений в том, что они правдивы. Так, глава воровской шайки Фейджин любит наслаждаться видом украденных золотых вещей. Он может быть жестоким и беспощадным, если ему не повинуются или наносят ущерб его делу. Фигура его сообщника Сайкса нарисована более детально, чем образы всех остальных сообщников Фейджина. Диккенс сочетает в его портрете гротеск, карикатуру и нравоучительный юмор. Это «субъект крепкого сложения, детина лет тридцати пяти, в черном вельветовом сюртуке, весьма грязных коротких темных штанах, башмаках на шнуровке и серых бумажных чулках, которые обтягивали толстые ноги с выпуклыми икрами, – такие ноги при таком костюме всегда производят впечатление чего-то незаконченного, если их не украшают кандалы». Этот «симпатичный» субъект держит для расправы с детьми «песика» по кличке Фонарик, и ему не страшен даже сам Фейджин.

В «Приключениях Оливера Твиста» критические интонации связаны в основном с характерами персонажей, охраняющих порядок и законность в государстве. Положительные же герои, такие, как мистер Браунлоу, Роз Мейли, Гарри Мейли, Оливер, нарисованы в традициях просветительской литературы, т. е. в них подчеркнуты природная доброта, порядочность, честность.

В произведениях Диккенса четко  вырисовывается  характер положительного героя.  Это  человек  из  народа,  как  правило,  бедный,  но честный, любящий труд и не  мыслящий  себе  жизни  в  праздности. Он добр, благожелателен, доверчив и прямодушен, как поборник справедливости пылкий Николас Никклби и

многие другие. Положительный герой Диккенса всегда полон готовности прийти  на  помощь тому, кто в ней нуждается.  Оливера  Твиста,  который  пешком  отправился  в

Лондон,  спасают  от  голодной  смерти  бедняки  -  сторож  у   заставы   да сердобольная старая женщина, в то время как люди обеспеченные  -  лавочники, фермеры, пассажиры почтовой кареты - грубо издеваются над ним. По натуре положительный герой Диккенса  -  человек  жизнерадостный.  Он любит людей, любит природу, трогательно нежен с  детьми

Комическое и его разновидности в приложении к героям - верный признак того, как Диккенс к ним относится и каковы они есть на самом деле. Любовный, добрый юмор, когда он говорит о мистере Пиквике или Джо Гарджери, уступает место колючей насмешке, иронии, сарказму, когда речь заходит о Домби, Каркере, «осленке» Клэренсе или Сэпси. Так, любуясь мистером Пиквиком, он не раз подчеркнет забавную и милую деталь: круглые очки на его полном добром лице, и читателю, который знает, что мистер Пиквик очень наивен и доверчив, очки напомнят круглые глаза младенца, удивленно взирающего на мир. Однако эти «глаза» принадлежат не младенцу, а пожилому, толстоватому джентльмену, который в свои почтенные годы должен вроде бы знать жизнь и ничему не удивляться.

Совсем другую роль играет комическое в изображении миссис Сквирс с ее «адской смесью» или Квилпа, когда писатель подчеркивает гротескное, нелепое и даже «сверхъестественное» в его повадках и облике. Комическое выявляет эгоизм, самомнение Уильяма Доррита, бездельника, который «покровительствует» старому труженику Нэнди. Здесь комизм уже язвителен. Контрастное сближение смешного и страшного - любимый прием Диккенса, и он блестяще пользуется нм, показывая упадок, отмирание человечности в мисс Хэвншем. Наконец, Диккенс совмещает смешное и безобразное, где смешное едва ощущается. Такое совмещение вызывает острую неприязнь, Мы запоминаем негодяя Риго по одной говорящей особенности его внешности. Когда он смеется, усы его зловеще изгибаются кверху, а кончик носа - книзу. Эта улыбка, а скорее гримаса, передает душевное безобразие «джентльмена» шантажиста и убийцы.

Комическое у Диккенса часто имеет иронический смысл, возникающий из противоречия идеального и реального. То, что Пексниф говорит о себе, то, за что он себя выдает, составляет убийственно иронический контраст с тем, что он есть на самом деле,- а он хитрый, эгоистичный лицемер. Но ирония у Диккенса может быть и доброй когда он, например, рассказывает о «научных изысканиях» мистера Пиквика. Она бывает трагической, когда он знакомит нас со злосчастной тяжбой «Джарнднсы против Джарнднсов», или трагикомической, когда речь идет о «больших надеждах» юного «джентльмена» Пипа, не знающего, что своим благополучием он обязан беглому каторжнику.

Иронический  контраст   видимости  и  сущности - источник социальной сатиры Диккенса; пример - уничтожающий, образ Министерства Волокиты или «подснепизма». Ирония и сатира Диккенса неотрывны от его человеколюбия. За год до смерти он скажет замечательные слова: «Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна. Моя вера в людей, которыми правят, в общем, беспредельна». Диккенс-сатирик судил общество с позиции народа; и по духу и по форме его сатира уже тем была демократична, что основывалась на глубоко народном, древнем приеме: срывании с порока личины Добродетели, внешней красоты. Он выявлял правду жизни, воссоздавая облик современного общества. Недаром Маркс назвал Диккенса и других замечательных писателей-современников «блестящей плеядой… английских романистов», которые в «ярких и красноречивых книгах раскрыли миру больше политических и социальных истин, чем все профессиональные политики, публицисты и моралисты, вместе взятые… Какими изобразили их Диккенс и Теккерей, мисс Бронте и миссис Гаскелл? Как людей, полных самонадеянности, лицемерия, деспотизма и невежества, а цивилизованный мир подтвердил этот приговор убийственной эпиграммой: «они раболепствуют перед теми, кто выше их, и ведут себя как тираны по отношению к тем, кто ниже их».

Неподражаемый юморист, гуманист, поборник прав народа был неподражаем и в своем отношении к детям и детству. Детство для Диккенса всегда было не только возрастом, но и очень важным элементом полноценной человечности. Так он считал, что в хорошем и незаурядном человеке всегда сохраняется нечто от «детства», и воплощал это «детское» качество в своих лучших и любимейших героях: детскую наивность в мистере Пиквике, капитане Каттле, Тутсе; детскую искренность и естественность в Поле и Флоренс Домби, детскую наблюдательность в Дэвиде.

Может быть, чудак в этом мире исключение? Нет, это настоящий человек, который стал чудаком, чтобы сохранить свою добрую душу. Он таков, каким должен быть нормальный человек и каким он станет в будущем. Он, говоря словами Достоевского, тоже поставившего себе задачу изобразить «чудака» в Алеше Карамазове, «сердцевина целого, которое теперь разобщено»1 и которое «просматривается», по Диккенсу, в детях и тех, кто сохранил в себе детские черты.

Разделяя распространенное в его время убеждение, что глаза - «зеркало души», Диккенс всегда дает «знак» читателю, описывая, взгляд человека. Маленького Дэвида, например, неприятно поразили «пустые», «без глубины» глаза Мэрдстона, А у Боффина глаза не только ясные и проницательные, но и «детски-любопытные», что у Диккенса очень высокая похвала.

Детство всегда интересовало Диккенса как психологическая, нравственная и, конечно, социальная проблема. Одним из первых реалистов он раскрыл читателю мир детской души, психологию подростка (между прочим, его поиски оказали огромное влияние на Достоевского, что видно и в «Неточке Незвановой» и в «Братьях Карамазовых»). Маркиза, Поль, Дэвид, Сесси Джуп - блистательный пример постижения им детской психологии и того, что он больше всего ценил в человеке: доброты, искренности, нравственной стойкости, самоотверженности, трудолюбия, оптимизма.

Праздник Рождества – один из самых почитаемых в христианском мире. Он имеет свои давние и глубокие традиции в Англии. С одной стороны, это религиозный праздник, связанный с Рождением в Вифлееме Иисуса Христа. Поэтому очень много символов, образов и воплощенных в этих символах идей праздника, соотносящихся, прежде всего с евангельскими текстами и духовной сферой человеческой жизни. С другой стороны, дни празднования Рождества издавна были окружены мистическим, таинственным ореолом. В этом проявляется древняя языческая традиция. Считалось, что в эти дни могут произойти самые невероятные, фантастические события. Именно в это время нечистая сила проявляет особую активность, а потому и встреча с представителями этой силы никого не может удивить.

Есть еще одна сторона праздника Рождества – светская, связанная с традицией семейного празднования, идеей объединения родных и близких в эти холодные декабрьские дни, общечеловеческой идеей сострадания и любви. Под Рождество обычно вся семья собирается дома, у родного очага, прощаются прошлые ошибки и обиды. Именно в это время семья объединяется в едином стремлении к счастью и вере в чудо.

Подобная смысловая неоднозначность восприятия Рождества нашла отражение в произведениях Чарльза Диккенса. Так, нельзя с полным правом говорить о христианском звучании романов и даже Рождественских рассказов писателя. Религиозный смысл и евангельские образы Рождества в творчестве Диккенса уступают место обыденности, «поэтизации действительности». Часто в понимании Рождества писатель следует старым английским традициям. И, как пишет в своей книге Г. К.Честертон, «идеал семейного уюта принадлежит англичанам, он принадлежит Рождеству, более того, он принадлежит Диккенсу».

О детских образах в творчестве Ч. Диккенса уже достаточно сказано в отечественном и зарубежном литературоведении. Созданные писателем образы, такие, как Оливер Твист, Николас Никльби, Нелли Трент, Поль и Флоренс Домби, Эмми Доррит и многие другие, навсегда вошли в мировую историю Детства. Эти персонажи поражают своей реалистичностью, узнаваемостью, и в то же время трогательностью, искренностью и лиризмом, а подчас и точно подмеченными комическими деталями. Во многом это связано с особым отношением Диккенса к собственному детству, его воспоминаниям о той поре жизни. Не случайно А. Цвейг в статье «Диккенс» характеризует своего героя следующим образом: «…сам Диккенс – писатель, обессмертивший радости и печали своего детства, как никто другой».

Обращаясь к рождественским рассказам Диккенса разных лет, можно отчетливо выделить две темы. Первая – это, естественно, тема Рождества, вторая – тема Детства. Развивающиеся самостоятельно, исходя из внутренней убежденности и мировосприятия самого автора, эти темы пересекаются и отчасти подпитывают друг друга. Обе темы проходят через все творчество Ч. Диккенса и находят свое воплощение в образах чудаков и детей. Как верно заметила М. П. Тугушева, «детство для Диккенса всегда было не только возрастом, но и очень важным элементом полноценной человечности. Так он считал, что в хорошем и незаурядном человеке всегда сохраняется нечто от «детства», и воплощал это «детское» качество в своих лучших и любимейших героях…».

Образы детей, которые мы находим в Рождественских рассказах Диккенса, во многом продолжают уже укоренившуюся в творчестве писателя реалистическую традицию в изображении детей, а с другой стороны, именно эти образы привносят новое звучание, оригинальные идеи и мотивы, к анализу которых мы хотели бы обратиться.

Первый мотив, имеющий христианскую основу – это мотив «божественного дитя» – младенца, посланного на землю Богом для спасения человечества. Спасение можно трактовать не только в буквальном смысле слова, как идею Мессии, но и с точки зрения простых человеческих чувств и отношений. У Диккенса в «Сверчке за очагом» (1845) роль «божественного ребенка» исполняет сын Крошки и Джона Пирибингла – «Блаженный юный Пирибингл». Автор вслед за молодой мамой восхищается младенцем, его здоровым видом, спокойным характером и примерным поведением. Но главная отличительная черта этого образа и связанного с ним мотива заключается в следующем. Именно этот ребенок, ну и еще сверчок, воплощают собой идею счастливого домашнего очага. Без ребеночка юной Крошке раньше было скучно, одиноко, а подчас страшно. И хотя роль юного Пирибингла – это «роль без слов», но именно этот ребенок становится главным объединяющим центром семьи, основой ее веселья, счастья и любви.

Всем детям, независимо от национальности и социальной принадлежности, свойственна вера в чудо. Чудо, волшебство так же естественно для маленького человека, как солнце, ветер, день и ночь. Поэтому второй мотив – это мотив «рождественского чуда». А когда же еще происходить чуду, если не на Рождество! Однако необходимо отметить «специфику» подобных чудес в рассматриваемом жанре. Она заключается в том, что «…рождественское чудо вовсе не является чем-то сверхъестественным – оно приходит в виде обычной жизненной удачи, просто человеческого счастья – неожиданного спасения, вовремя и обязательно в рождественский вечер пришедшей помощи, выздоровления, примирения, возвращения долго отсутствующего члена семьи и т. д. и т. п.».

Третий мотив – это мотив «нравственного перерождения». По мнению Диккенса, дети как нельзя лучше способствуют нравственному возрождению, перевоспитанию других персонажей. Вспомним, какое потрясение переживает Скрудж, когда видит мальчика и девочку рядом с Духом Нынешних Святок («Рождественская песнь в прозе»). «Тощие, мертвенно-бледные, в лохмотьях, они глядели исподлобья, как волчата… Имя мальчика – Невежество. Имя девочки – Нищета». Так, используя аллегорию в обрисовке детских образов, автор пытается воздействовать не только на Скруджа, но и на всех разумных людей. «Ради меня, во имя мое, помоги этому маленькому страдальцу!» – этот крик отчаяния звучит со страниц произведений Диккенса, он звучит в каждом образе ребенка, им созданном. Писатель был глубоко убежден в том, что «сердце, в котором действительно не найдется любви и сочувствия к этим маленьким созданиям, – такое сердце вообще недоступно облагораживающему воздействию беззащитной невинности, а значит, являет собою нечто противоестественное и опасное».

Классическим примером образа ребенка, который заключает в себе идею добродетели и нравственного благородства, ребенка, способного изменить окружающий его мир, является образ Малютки Тима («Рождественская песнь в прозе»).

Роман «Большие надежды» по своей теме сходен с «Утраченными иллюзиями» Бальзака.

И там и здесь — история карьеры молодого человека. И там и здесь - мечты о славе, о богатстве, о блестящей будущности. И там и здесь - разочарование после знакомства героя с жизнью. Но при этом у Бальзака каждое разочарование молодого человека является результатом очередного столкновения с каким-либо типичным явлением буржуазной действительности. Каждое разочарование есть результат опыта, конкретного познания, есть признак приобретенной мудрости, что в современном Бальзаку обществе равносильно ране, нанесенной чистому сердцу. Теряя иллюзии, герой обретает мудрость, становится «достойным» членом общества, где все построено на хищнических, античеловеческих законах. Поэтому идейным итогом произведения является критическое разоблачение буржуазной действительности, приспособление к которой покупается ценой утраты всего прекрасного, что есть в человеке.

Хотя «Большие надежды» тоже посвящены в известной мере утраченным иллюзиям, характер разочарования героев Диккенса очень далек от бальзаковского.

Пип, герой «Больших надежд», пассивным долготерпением ожидает счастья, которое должно свалиться на него с неба. Основная причина разочарования Пипа заключается в том, что его покровителями, оказываются не знатная, богатая старуха и ее прекрасная воспитанница, а беглый каторжник, которого Пип некогда спас от преследований. В самой разочарованности Пипа не заложено, таким образом, того критического, разоблачающего по отношению к буржуазной действительности содержания, какое имеется у Бальзака и какое имелось в прежних романах Диккенса.

Сюжет романа подан настолько индивидуализованно, что обобщающая тенденция в нем существует где-то рядом с «частным» опытом героя.

Действительность обрисована в достаточно мрачных, чуть ли не разоблачающих тонах (в особенности лондонские эпизоды), но сам герой охотно согласился бы существовать в ней при более благоприятных условиях, мог бы, в конечном счете, приспособиться и к этим обстоятельствам,

В этом романе Диккенс частично возвращается к своим более ранним произведениям, в центре которых стоит фигура обездоленного маленького героя, подверженного всем испытаниям суровой жизни.19

Пип напоминает и Оливера Твиста и Дэвида Копперфилда. Да и самое построение романа как бы возвращает нас к исходным позициям диккенсовской поэтики, когда сюжет произведения строился вокруг биографии героя и в основном с ней совпадал («Оливер Твист», «Николас Никльби», «Дэвид Копперфилд»). Такой метод «однолинейного» построения тем более естествен в тех случаях, когда рассказ, как в «Больших надеждах», ведется от первого лица, и, следовательно, объем изображаемой действительности полностью совпадает с индивидуальным опытом героя.

Благодаря резкому повороту, как это часто бывает у Диккенса, сюжет романа коренным образом меняется, и в силу вступает снова реалистический план повествования. Неожиданное обогащение (которое Пип ложно приписывает щедрости мисс Хевишем) заставляет героя покинуть родные места, и мы оказываемся в новой и вполне реальной сфере действительности.

Реалистичен и глубок по своему психологическому рисунку и знанию жизни эпизод прощания Пипа с бедным, скромным Джо и с такой же скромной и самоотверженной Бидди, когда Пип невольно принимает тон снисходительного покровителя и начинает втайне стыдиться своих простодушных друзей.

В «Крошке Доррит», в «Холодном доме», в «Тяжелых временах», в «Повести о двух городах» центр тяжести сдвинут в сторону больших исторических событий и широчайшей социальной тематики, так что здесь вряд ли можно говорить о каком-то едином центральном (и положительном) герое для каждого романа.